© автор Тони Бауэрс; © перевод Air-space

статья от 14 мая 2015 года

Иди и смотри – луна сияет.
Иди и смотри – луна идёт.
Иди и смотри – луна танцует.
(песня, включенная Майклом Джексоном в фильм Moonwalker,
исполненная Ladysmith Black Mambazo – христианской группой из Южной Африки)

Есть ощущение того,
что мы собираемся сорвать крышу!
Всем – ложиться!
Майкл Джексон

На сегодняшний день различные видео Димитрия Ривза, танцующего в различных частях Балтимора под звуки музыки Майкла Джексона, набрали несколько миллионов просмотров. В хорошо известном клипе, снятом репортёром Шомари Стоуном, Ривз восхищает поражённых наблюдателей, когда вместе с песней Beat it, ревущей с бордюра, он неожиданно начинает двигаться вдоль замусоренной улицы, подражая ликующему и гневному танцу Джексона, делая предостережение в момент подстрекательства (к насилию).

---

Я не хочу видеть крови,
Не будь мачо-мужиком…

Они будут пинать тебя,
А затем они будут бить тебя,
А потом скажут тебе, что это справедливо…
Так побори это в себе…

---

На своей странице в Facebook Ривз попросил о том, чтобы зрители не разбирали слишком скрупулёзно возможные значения лирики песен, выбранных им для танца – Beat it, Smooth Criminal, Will You Be There, Black or White, и других. «Я просто хотел танцевать», — говорит он. Это был возвышенный инстинкт. Когда Ривз увеличил громкость и реанимировал волшебные движения из прошлого, общая радость стала реальностью посреди озлобленного, погружённого в горе города, и город ответил. Одиночки, группы молодых мужчин и, в конечном счете, огромная толпа начали тусоваться рядом с Ривзом, решительность и радость была явно написана на их лицах. Странная, неожиданная красота материализовалась прямо перед нашими глазами, и на мгновение ока мы увидели другой Балтимор, очень отличный от того, каким его рисовали СМИ – город, который нашёл способ исцелиться внутри себя.

В тот же день, как появилась первая запись танца Ривза, я бродила по дорогой, «фирменной» бакалее в Филадельфии. Музыка, должно быть, проходила ничем непримечательным гулом, пока вдруг не случилось это: воздух наполнился нестареющим, хриплым битом, и зазвучал Триллер. Все немедленно стали двигаться. Мужчина, нарезающий мясо, немного раскачивался влево-вправо. Лицо охранника на входе (единственный цветной человек в магазине) смягчилось, и он начал покачивать головой. Женщина рядом со мной остановилась и смотрела вдаль. Ноги отбивали ритм. На один таинственный миг что-то, в чем мы нуждались и что потеряли, вновь стало реальным.

Это был великий момент, но всё-таки чего-то не хватало. Несмотря на то, что все откликнулись на музыку, это было сделано с каким-то странным извинением – не открыто, не совместно и не с таким распространяющимся ликованием, которое происходило в Балтиморе. Никто не смотрел в глаза друг другу, никто не смеялся и не пел, никто не двигался без сдержанности и не растворялся в ритме. Началась другая песня. Мы вернулись к перетасовке наших тележек и исследованию сыров. Ничего не изменилось.

С того момента я не переставала размышлять об этих двух сценах, отличных друг от друга, и имеющих общим только одно – Майкла Джексона. Димитрий Ривз мог выбрать тысячу более свежих и модных песен вместо Beat it, но его выбор для танца мелодии Джексона был безошибочным. Потому что, возможно, в большей степени, чем другие артисты, Майкл Джексон преднамеренно конструировал свою музыку, как дар надежды и исцеления. Песня за песней предлагает слушателю уникальное сострадательное вИдение и непреклонную веру в человеческие способности к объединению, радости и справедливости. Эти идеалы кажутся вам странными и консервативными? А идея о том, что музыка может изменить мир, кажется вам притянутой за уши? Я склонна была так думать. Но сверкающие моменты, которые сотворил Ривз в Балтиморе говорят об обратном.

Убедительный танец Ривза напомнил нам о том, что Джексон достиг большего, чем неотразимые, великолепно продаваемые трэки, или даже великолепная музыка. Его работа всё ещё остаётся политически мощной. Одна из причин этого – настойчивость Джексона на ответственности и сочувствии – «кто я такой, чтобы быть слепым, притворяясь, что не замечаю их нужд?» Другая причина в том, что его работа является повторяющимся приглашением: «Приходи и станцуй со мной!» Мы – занятые покупатели – отказались танцевать, и это было нашей потерей; но выбор Димитрия Ривза и его соседей был более широким – станцевать с Майклом Джексоном: для того, чтобы обратить это в способ, передать его другим, отказаться от чувства неловкости и осуждения и просто радоваться.

Сможет ли танец с Майклом Джексоном волшебно «исцелить этот мир» и «сделать его лучшим местом для всей человеческой расы»? Сможет ли он ответить на вопрос маленькой девочки, заданный офицеру полиции из песни We’ve Had Enough: «Как вы выбираете – кому жить, а кому умереть?» Принесёт ли он справедливый вердикт по делу Фредди Грея и исправит ли систему «правосудия», основанную на расизме? Нет. Но он может помочь; разумеется, как показал Ривз, он уже помогает.

Что является странным, так это культура мейнстрима в Соединённых Штатах, которая нуждается в такой помощи, какую она только может получить, и, кажется, сопротивляется протянутой руке Джексона. Это заметно: для человека, который устанавливал правила в мире популярной музыки в течение декад и не так давно ушедшего, Майкл Джексон стал странно незаметной и призрачной фигурой. Конечно не в Лас Вегасе и не в Sony Music, где он продолжает собирать миллионы долларов каждый год и до сих пор остаётся самым высокооплачиваемым музыкантом в мире, в значительной степени благодаря продажам за рубежом.

То, о чем я говорю – мейнстрим, основные направления культуры в США, в особенности культура привилегированных белых американцев, похожих на тех – в бакалее Филадельфии. Там холодное отношение к Майклу Джексону и его музыке затвердело, вместе с нежеланием отпраздновать беззастенчивый идеализм Джексона – странного новатора – и попрактиковаться в подключении и в сострадании. Там есть даже некий уровень недовольства от признаний его грандиозного мастерства. Мы не ценим его достижения с трепетом, которого они заслуживают. Мы не танцуем…

Независимо от контекста, это достаточно недостойное поведение по отношению к одному из наиболее значимых артистов XX века. Но это является особенно неразумным отношением сейчас, потому что оно позволяет нам отклонять эти вызовы, поскольку Джексон — и как человек и как музыкант – поставлен в те условия мыслей и поведения, которые продолжают отравлять общество в этой стране. Почему так должно быть?

Я спросила 20-тилетнего друга о том, что он думает о музыке Майкла Джексона: дети всё ещё танцуют под неё? Ответ моего друга был информативным: «Отличная музыка,» – сказал он, — «но, когда ты узнаёшь о том, что он сделал с маленькими детьми, лучше его забыть». Я была ошеломлёна. Это возможно? После одного из самых дорогих и интенсивных судов в американской истории, который закончился вердиктом «НЕ ВИНОВЕН» по всем пунктам, после повторяющихся доказательств того, что Майкл Джексон не имеет отношения к чему-либо предосудительному, но являлся мишенью для вымогателей, даже сегодня, перед лицом огромного количества последовательных показаний о благородном и дискредитированном человеке, каковым в действительности являлся Джексон – может ли это быть, что питающиеся падалью СМИ, которые рассматривают линчевание Джексона как возможность продолжения получения прибыли, до сего дня задают тон для определения Джексона и ограничивают силу его работы? Очевидно, это так. Замедленное распятие репутации Джексона, которое имело место более, чем десятилетие назад, до сих пор продолжается.

Это продолжается – более того – непредсказуемыми способами. Я не хочу предполагать, что то, что случилось с Джексоном, имеет какое-то сравнение с тем, что произошло с Фредди Греем, Майклом Брауном, Эриком Гарнером и с множеством других цветных американцев, которые умерли недавно от рук стражей порядка. Джексон, в конце концов, пережил своё испытание (с трудом) и продолжал жить (недолго). Я не говорю, что все недавние страдания и несправедливость имеет какое-то прямое отношение к особому опыту Джексона. Но я хочу обсудить то, что те же самые структуры несправедливости, которые позволяют гражданским властям убивать безоружных американских граждан прямо сейчас, также навредили Джексону, и то, что его дело может помочь нам понять их и противостать этим структурам.

Та же самая нация зрителей, которая добровольно сидела и смотрела, позволяя ночному кошмару поглощать Джексона, теперь смотрит на куда более мучительные испытания, которые настигают множество других людей. Некоторые очевидцы используют безответственно отобранную запись из Балтимора, которую национальные СМИ представили в качестве корма для скота для подтверждения своих предрассудков. (Кто может догадаться, просматривая телепередачи, о том, что разрушений было куда меньше, чем мирно-организованных демонстраций и знаков солидарности?) Испытания Джексона и испытания тех многих-многих цветных людей, которые недавно столкнулись с полицией и умерли из-за этого – не одно и то же. Но они, определённо, связаны. Они позорны в схожих способах и в схожих причинах. Они выставляют напоказ те же самые патологии, которые разрушают нас, и дают нам увидеть в себе самих больше, чем мы хотели бы видеть.

Вот одна вещь, которая ясно даёт понять, что испытания Джексона и те акты несправедливости, свидетелями которых мы являемся сейчас, основаны на методах, разрешённых ужасным и давнишним фактом из жизни США: когда дело доходит до уважения гражданских прав и правосудия, тогда ИМЕЕТ значение черный ты или белый. Джексон в последнее время был наиболее явным примером цветного американца, который обнаружил, что для жестокого обращения с ним достаточно того, чтобы его просто обвинили. Но это открытие ни в коем случае не было уникальным для него. (То, что было уникальным, так это непосредственная ответственность СМИ за то, что перенёс Джексон – тот позор, который должны были испытать на себе несколько НАСТОЯЩИХ преступников и который испытал он один перед всей мировой аудиторией.) В случае Джексона, как и в каждом из этих отвратительных случаев, о которых мы слышим в последние пару лет, цветным американцам было отказано в одном из наиболее важных прав, которыми предположительно должны обладать все американцы: ПРЕЗУМПЦИЯ НЕВИНОВНОСТИ. Каждый из этих случаев отличается от другого, но в этом важном пункте все они похожи.

В случае Джексона наиболее выдающимся, возможно, был факт того, что каждое заявление, которое он делал, представлялось как-бы автоматически спорным в самых грубых и наиболее интимных выражениях, которые делали чужие ему люди, да ещё и на публике. Не было ни правил, ни уважения. В качестве новобрачного Джексон сидел и слушал, как журналистка во время интервью в прямом эфире национального телевидения просит его жену подтвердить то, что он способен заниматься сексом (1995 год, интервью Майкла Джексона и Лисы Марии Пресли – прим. переводчика). Незадолго до этого другая журналистка спросила его в лоб о том, девственник ли он (1993 год, интервью Опре Уинфри – прим. переводчика). Беспокойство, которое проявилось и усиливалось в течение жизни Джексона, было, фактически, обоснованным ответом на подобное превращение в монстра. Ни одна из преследуемых знаменитостей, за исключением Принцессы Уэльской, не испытала на себе таких безжалостных, неумолимых вторжений, которые вынес Джексон. Даже Диана столкнулась с этими атаками только во взрослом возрасте, Джексон же должен был иметь дело со всем этим всю свою жизнь – начиная с ночей, когда его продажный отец приводил группы хихикающих девочек посмотреть на юного спящего Майкла, до тех финальных, возмутительных и распространённых по всему миру, снятых через окно скорой помощи, кадров умирающего, а возможно уже умершего Джексона упакованного и с трубкой. А затем была наиболее перепечатываемая фотография трупа – обнажённого и на медицинской каталке для исследований.

Все ЭТИ произволы СМИ и бесчисленные другие были (и есть) обычно объясняемы со ссылкой на специфический характер Джексона. Он, мол, сам виноват в этом – так нам говорят – из-за той, приводящей в замешательство, публичной персоны… а скорее, как безоружный, расово-помеченный подросток, который «выглядел угрожающе». Но обращение к такому узколичному объяснению отвлекает внимание от реальных проблем распространяющегося расизма и системной несправедливости. Использовать специфические черты характера или неудачи человека, к которому вы жестоки, в качестве способа объяснить (оправдать? смягчить вину за?..) свою жестокость – это способ обвинить саму жертву. Это позволяет вам игнорировать то, как ваше собственное поведение или привычки мыслить приспособлены к жестокости, даже посредством пассивного наблюдения.

Утверждать так не то же самое, что говорить о том, что Майкл Джексон не был в высшей степени уязвимым для обвинений или что он не делал серьёзных ошибок. Он был, он делал. Сентиментальный, сдержанный, и чрезмерно любезный, как зачастую и ведут себя жертвы злоупотреблений в детстве (американские стереотипы во всей своей красе – прим. переводчика), изолированный, хрупкий, самовлюблённый, странный и отвратительно богатый, боящийся конфронтаций, широко образованный, обременённый гениальностью и привыкший к тому, что в его семье «готовили блюда» из него, Джексон был, как классно выразился Стивен Спилберг, «похож на оленя в горящем лесу». Но всё это не то же самое, что быть преступником — так же, как и бег по улице, или запрет незаконного обыска в доме, или прогул в школе не могут быть причинами того, чтобы в тебя стреляли. Нет ничего удивительного в том, что Джексон был подавлен. Нет ничего удивительного в том, что американцы вышли с демонстрациями на улицы. Кто мог бы вести себя иначе?

За этим упрощённым фокусированием на индивидуальных особенностях, есть ещё одно объяснение, уместное как для страданий Джексона, так и для того кризиса гражданских прав, с которым мы сегодня столкнулись: расизм. Это то самое слово и пришло время произнести его громко. И речь в первую очередь идёт не о тех, кто страдает от расизма, а о тех, кто его практикует. И речь не о тех, кто является странным или «другим», а о тех людях, которые ежедневно принимают решения о том, кто для них является «другим» или странным и выбирают страх вместо того, чтобы радоваться о (существовании) таких людей.

Однажды расизм, который всегда циркулировал где-то в тени вокруг Джексона явно показал своё демоническое лицо – например тогда, когда невежды, видя витилиго и последствия этого заболевания, обвиняли его в «желании быть белым». Майкл Джексон всегда идентифицировал себя, как черного человека («я просто смотрю в зеркало, и я знаю, что я – черный» – речь в Гарлеме, 2002) и обозначал черных исполнителей, как оказавших на него основное влияние (Джеймс Браун, Джекки Уилсон, Дайана Росс, Стиви Уандер, Отис Блэквелл, и Слай Стоун среди многих других). Он прославлял своё афроамериканское наследие даже до той точки, что дал своим обоим сыновьям имя своего прапрапрадеда-раба – Принц. Его музыка никогда не предавала, а всегда возвеличивала славные традиции черной музыки. Тем не менее Джексона ненавидели за его предположительное желание быть белым.

Эта иррациональная ненависть преследовала Джексона даже после его смерти в июне 2009 года. Обложка сатирического журнала Charlie Hebdo (того самого журнала, который опубликовал карикатуры на теракт в московском метро и по которому недавно убивалось полмира, в том числе «верная подруга» Карен Фей в своём Твиттере, а также все российские либералы – прим. переводчика) в июльском выпуске того же года вышла с изображением скелета Джексона под заголовком “Michael Jackson, en fin blanc” — “Майкл Джексон наконец-то стал белым”. Этот пасквиль циркулирует прямо сейчас в интернете, включая в себя фотографии фотомодели с витилиго и услужливо напоминает нам о том, что это та самая болезнь, которая, как «заявлял» о себе Джексон, у него была.

«Заявлял» – независимо от многочисленных прижизненных фотографий с признаками этой болезни, независимо от единодушных показаний членов его семьи, дерматологов и гримёров, независимо от того факта, что старший сын исполнителя, кажется, также имеет это редкое наследственное заболевание, и даже несмотря на показания вскрытия для установки окончательного диагноза. Какой белый исполнитель когда-либо сталкивался с таким мизерным сочувствием к пожизненной изнурительной болезни (одной из нескольких, от которых страдал Джексон)? Когда ещё была предоставлена столь мизерная презумпция невиновности на фоне столь многочисленной сконструированной злорадной ерунды? «Его не простят так быстро за то, что он перевернул так много столов», — прозорливо написал Джеймс Болдуин, когда Триллер завоевал мир.

Никого не должно удивлять то, что Майкл Джексон, как и фактически любой другой цветной человек в этом обществе, страдал от расизма. Что является поразительным, так это насколько резко и обыденно в случае Джексона объяснения, основанные на индивидуальности, были применены для социума в качестве замещения. Картина настолько вопиющая, что как только мы видим её, она может показать нам наше текущее плачевное состояние дел и показать нам важность упоминания и исправления этой «привычки отклонения», самооправдания и продолжающихся злоупотреблений. Привилегированные белые американцы должны научиться узнавать свою тенденцию индивидуализировать притеснения. Индивидуальность, разумеется, вносит вклад в личную жизнь человека, но в контексте американского расового нездоровья эта проблема не является проблемой исключительно цветных людей – проблема в системе и в привычной позиции тех, кто имеет полные привилегии граждан.

В Соединённых Штатах мы склонны считать непохожесть на других патологией. Мы чувствуем себя некомфортно с теми, кто превосходит наши категории, нарушает наши предрассудки и называет блефом царящие (вокруг) банальности. Майкл Джексон и его музыка делали всё это сразу — на многих уровнях. Хотя, что является наиболее важным и о чем не следует забывать, так это то, что он делал всё это с радостью. Слишком долгое зацикливание на страданиях Джексона может повлечь за собой забвение его неукротимой шутливости и его силы воли. Самое поразительное, в конце концов, не в том, насколько странным был Майкл Джексон или насколько трудной была его жизнь, а в том, насколько великой была его способность к радости, его великодушие, его способность и намерение приносить радость другим людям. Бесконечно любознательный, восхищённый людьми, и трепетно относящийся к красоте этого мира, он просто источал огромную радость. Он страдал, да; он столкнулся с болезненными испытаниями и вынес их. Но что делает его одарённость столь отличительной, так это факт, что он приносил (и продолжает приносить) радость другим людям — и это столь драгоценно! Независимо от того, что он танцевал. Нам нужно помнить и гордиться этим, и танцевать вместе с ним.

Димитрий Ривз научил нас многому в прошедший месяц. Во-первых, тому, что мы нуждаемся в Майкле Джексоне сейчас больше, чем когда-либо. Постыдное обращение, которое получил Джексон из рук популярной культуры, для обогащения которой он столько сделал, было не просто единственным феноменом — всё, что произошло с ним, было очень симптоматичным. Это можно сказать, внимательно рассматривая пагубные отношения, которые испытал на себе Джексон и привычки, которые до сих пор очень хорошо работают. Было бы гораздо лучше, если бы Джексону не пришлось проходить через то, через что он прошёл; как было бы лучше, если бы цветные американцы могли бы ходить по нашим улицам в безопасности от стражей порядка. Основное привилегированное большинство должно быть способно научиться поведению без причинения страданий тем, кто уже итак находится в невыгодном положении и никакое количество знаний или роста для уже привилегированных не может начать искупать те виды заблуждений, о которых мы здесь говорим. Но в то же время крайне важно, чтобы те, кто сейчас имеет привилегии, обратили внимание на то, что это дано не всем и использовали свою силу для того, чтобы изменить положение. По крайней мере, мы должны требовать в настоящий момент, чтобы все имели презумпцию невиновности, а это требует пересмотреть методы СМИ и правоохранительных органов.

Спасибо Димитрию Ривзу за то, что мы увидели один маленький путь, откуда мы можем начать движение к исцелению, путь, которому мы научились непосредственно от Майкла Джексона: мы можем выйти и танцевать на улице, распространяя вокруг себя радость вместо страха. «Приди и станцуй со мной», — написал Джексон – «присоединись ко мне в моём танце, пожалуйста, присоединись ко мне сейчас». Ривз принял приглашение Джексона.

Танцевать с Майклом Джексоном, принять его протянутую руку – это больше, чем почитание трудной, необыкновенной жизни и огромной одарённости, хотя сейчас самое время, чтобы мы делали это без сдержанности, осуждения или пересказов лжи. Это то, что мы должны сделать для самих себя и для других – не в попытке сохранить себя в безопасности от существующей боли и опасности, но для того, чтобы продвинуться дальше в наиболее трудных аспектах наших собственных жизней и противопоставить им радость. Это способ выбора того вида будущего, которое мы хотим иметь и того вида людей, которыми мы хотим быть.

Танец с Майклом Джексоном будет означать оставление ненависти и страха, признание красоты в том, что кажется странным для нас и желание рискнуть. Это потребует от нас того, чтобы мы относились к другим людям образно, благожелательно – так, как мы относимся к своему собственному пространству – и с уважением. В этом смысле, танец в который нас приглашает Майкл Джексон, является своего рода этической практикой. Это способ жить согласно нашим убеждениям и публичным заявлениям, также, как способ брать на себя ответственность за свои привилегии.

Поняли посыл? Отлично. Давайте станцуем.